Неточные совпадения
— Поверите ли, — продолжал он, — что, когда при мне Евгений Васильевич в первый раз сказал, что не должно признавать авторитетов, я почувствовал такой восторг… словно прозрел! «Вот, —
подумал я, — наконец нашел я человека!» Кстати, Евгений Васильевич, вам непременно надобно сходить к одной здешней даме, которая совершенно в состоянии понять вас и для которой ваше посещение будет настоящим
праздником; вы, я
думаю, слыхали
о ней?
Какая-то сила вытолкнула из домов на улицу разнообразнейших людей, — они двигались не по-московски быстро, бойко, останавливались, собирались группами, кого-то слушали, спорили, аплодировали, гуляли по бульварам, и можно было
думать, что они ждут
праздника. Самгин смотрел на них, хмурился,
думал о легкомыслии людей и
о наивности тех, кто пытался внушить им разумное отношение к жизни. По ночам пред ним опять вставала картина белой земли в красных пятнах пожаров, черные потоки крестьян.
Вот я
думал бежать от русской зимы и прожить два лета, а приходится, кажется, испытать четыре осени: русскую, которую уже пережил, английскую переживаю, в тропики придем в тамошнюю осень. А бестолочь какая: празднуешь два Рождества, русское и английское, два Новые года, два Крещенья. В английское Рождество была крайняя нужда в работе — своих рук недоставало: англичане и слышать не хотят
о работе в
праздник. В наше Рождество англичане пришли, да совестно было заставлять работать своих.
И княгиня оставляла ее в покое, нисколько не заботясь, в сущности,
о грусти ребенка и не делая ничего для его развлечения. Приходили
праздники, другим детям дарили игрушки, другие дети рассказывали
о гуляньях, об обновах. Сироте ничего не дарили. Княгиня
думала, что довольно делает для нее, давая ей кров; благо есть башмаки, на что еще куклы!
Потом он улегся на голом полу,
Всё скоро уснуло в сторожке,
Я
думала,
думала… лежа в углу
На мерзлой и жесткой рогожке…
Сначала веселые были мечты:
Я вспомнила
праздники наши,
Огнями горящую залу, цветы,
Подарки, заздравные чаши,
И шумные речи, и ласки… кругом
Всё милое, всё дорогое —
Но где же Сергей?.. И
подумав о нем,
Забыла я всё остальное!
И ему вдруг нетерпеливо, страстно, до слез захотелось сейчас же одеться и уйти из комнаты. Его потянуло не в собрание, как всегда, а просто на улицу, на воздух. Он как будто не знал раньше цены свободе и теперь сам удивлялся тому, как много счастья может заключаться в простой возможности идти, куда хочешь, повернуть в любой переулок, выйти на площадь, зайти в церковь и делать это не боясь, не
думая о последствиях. Эта возможность вдруг представилась ему каким-то огромным
праздником души.
Раз, уже довольно долго после моего прибытия в острог, я лежал на нарах и
думал о чем-то очень тяжелом. Алей, всегда работящий и трудолюбивый, в этот раз ничем не был занят, хотя еще было рано спать. Но у них в это время был свой мусульманский
праздник, и они не работали. Он лежал, заложив руки за голову, и тоже
о чем-то
думал. Вдруг он спросил меня...
— Что, Алей, ты, верно, сейчас
думал о том, как у вас в Дагестане празднуют этот
праздник? Верно, там хорошо?
Я слишком много стал
думать о женщинах и уже решал вопрос: а не пойти ли в следующий
праздник туда, куда все ходят? Это не было желанием физическим, — я был здоров и брезглив, но порою до бешенства хотелось обнять кого-то ласкового, умного и откровенно, бесконечно долго говорить, как матери,
о тревогах души.
Влияние Цицерона было бы заметно каждому, но Пелагея, взволнованная вестью
о празднике, не
думала о Цицероне.
Сегодня
праздник, завтра, в субботу, убирать рожь, возить сено, а потом воскресенье, опять
праздник; каждый день погромыхивал дальний гром; парило, похоже было на дождь, и, глядя теперь на поле, каждый
думал о том, дал бы бог вовремя убраться с хлебом, и было весело и радостно, и непокойно на душе.
Потому что хоть и нелегко на сердце, а всё-таки есть в нём что-то новое, хорошее. Вижу Татьянины глаза: то задорные, то серьёзные, человеческого в них больше, чем женского;
думаю о ней с чистой радостью, а ведь так
подумать о человеке — разве не
праздник?
— Стыдитесь, господин Райский, — сказал он внушительно. — Пора бы уж и
о смертном часе
подумать, а вы святотатствуете. Где же это видано, чтобы от лампадки закуривали? Да еще в такой
праздник?
Бояре, посланные для испытания вер, вовсе не
думают о внутреннем их содержании и достоинстве, а обращают внимание только на внешность: болгарская служба им не понравилась, у немцев не нашли они никакой красоты, а от Византии были в восторге, потому что там, по наивному рассказу Нестора, патриарх, услышав об их прибытии, — «повеле создать крилос, по обычаю сотвориша
праздник и кадила возжгоша, пения и лики составиша; и иде с ними в церковь, и поставиша я на пространьне месте, показающе красоту церковную, пения и службы архиерейски» (Нестор, под годом 6495).
Михаил. Прежде всего мы — фабриканты! Рабочие каждый
праздник бьют друг друга по зубам, — какое нам до этого дело? Но вопрос
о необходимости учить рабочих хорошим манерам вам придется решать после, а сейчас вас ждет в конторе депутация — она будет требовать, чтобы вы прогнали Дичкова. Что вы
думаете делать?
—
О коровах, батюшка, я баушку Алену просила: баушка походит. Как можно
о скотинке не
думать! Я
о ней кажинный час жалею. И сегодня не пошла бы, да у тетки моей
праздник, а у меня и родни-то на свете только тетка родная и есть, — говорит она скороговоркой.
Ефимка бывал очень доволен аристократическими воспоминаниями и обыкновенно вечером в первый
праздник, не совсем трезвый, рассказывал кому-нибудь в грязной и душной кучерской, как было дело, прибавляя: «Ведь
подумаешь, какая память у Михаила-то Степановича, помнит что — а ведь это сущая правда, бывало, меня заложит в салазки, а я вожу, а он-то знай кнутиком погоняет — ей-богу, — а сколько годов,
подумаешь», и он, качая головою, развязывал онучи и засыпал на печи, подложивши свой армяк (постели он еще не успел завести в полвека),
думая, вероятно,
о суете жизни человеческой и
о прочности некоторых общественных положений, например дворников.
Горчаков ехал и
думал о том, что нет лучше и веселее
праздника, как Христово воскресенье.
Когда мы по душе хотим переговорить с человеком
о важном деле, мы стараемся сойтись с ним один на один, чтобы ничто не развлекало нас, не мешало нам. Как же общаться с богом, молиться при народе? Трудно при народе избавиться от заботы
о том, чтò обо мне
подумают, от пустословия, от рассеяния. Особенно, когда собираются по
праздникам. Оттого и сказано в евангелии...
— Бывало, когда жив был, хорошо все это так было, тихо, весело… В будни дома сидишь, шьешь на девочку, на мужа. В
праздники пирог спечешь, коньяку купишь; он увидит, — обрадуется. «Вот, скажет, Шурочка, молодец! Дай, я тебя поцелую!» Коньяк он, можно сказать, обожал… Вечером вместе в Зоологический, бывало, поедем… Хорошо, Танечка, замужем жить.
О деньгах не
думаешь, никого не боишься, один тебе хозяин — муж. Никому в обиду тебя не даст… Вот бы тебе поскорей выйти!
Поехали по деревне. «Бразды пушистые взрывая…», —
думал вяло следователь, глядя, как пристяжная работала ногами. Во всех избах светились огни, точно был канун большого
праздника: это крестьяне не спали, боялись покойника. Кучер молчал угрюмо; должно быть, соскучился, пока стоял около земской избы, и теперь тоже
думал о покойнике.
«Погоди, еще дня два или три и на нашей улице будет
праздник. Ты сама заговоришь
о любви…» —
думал граф Свянторжецкий, возвращаясь к себе домой по берегу Фонтанки.
— Впрочем,
о чем же я
думаю… — воскликнула Ираида Ивановна, — чтобы принимать участие в царских
праздниках надо иметь придворное звание, а мы что…
На дворе вьюга, ночь, а вы едете к брату и отцу, чтобы в
праздник согреть их лаской, хотя они, быть может, не
думают, забыли
о вас.
25 декабря. Не знаю, что
о себе
думать, к чему я рожден и на что призван. Попадья укоряет меня, что я и в сей
праздник работаю, а я себе лучшего удовольствия не нахожу, как сию работу. Пишу мою записку с радостию такою и любовию, что и сказать не умею. Озаглавил ее так: „
О положении православного духовенства и
о средствах, как оное возвысить“.
Думаю, что так будет добре. Никогда еще не помню себя столь счастливым и торжествующим, столь добрым и столь силы и разумения преисполненным.